Написал тут я давеча небольшой репортаж о парном катании, на следующий день надел для прикола жёлтые штаны, как у Максима Транькова в произвольной программе, и пошёл делать интервью с олимпийскими чемпионами. Возвращаюсь в пресс-центр, а мне и говорят:
- Сходи, что ли, теперь на Плющенко. Тут у нас аврал, хоккей начался, все ушли в «Большой».
- Опять аксель-шмаксель и всё такое? - спрашиваю.
- Да нет, - отвечают. - Это ж короткая программа, там не о чем писать… В микст-зону только сходи, с Плющенко поговори, пару новостей передай, и ещё на кёрлинг успеешь.
С чем не обманули, так это с короткой программой и с «не о чем писать». Это была самая короткая программа на свете. Плющенко должен был кататься седьмым, то есть первым во второй разминке. Вместе с остальными он покружил по льду, сделал немного неуклюжий прыжок прямо перед судейским столиком, и в тот момент, когда соперники потрусили со льда, вместо того чтобы в ожидании музыки занять место в центре катка, подъехал к арбитрам и под нарастающий гул заподозрившего неладное зала, начал что-то объяснять. Через полминуты Евгений медленно покатился к бортику, а информатор объявил: «В связи с травмой Евгений Плющенко не сможет продолжить свои выступления на Олимпийских играх в Сочи». В «Айсберге» словно опустился занавес, и главные действия перенеслись в микст-зону.
Здесь хочу заметить, что не считаю себя вправе ни судить Плющенко, ни, наоборот, приводить аргументы в его защиту. И даже приведённую чуть выше деталь - «сделал немного неуклюжий прыжок прямо перед судейским столиком» - использую только в роли голого факта. Будет в моём описании происходившего под трибунами пара не оценок даже, а персональных эмоций, но в целом всё это - лишь констатация фактов.
Первым, как и всегда после выступлений Плющенко, к журналистам вышел его тренер Алексей Мишин. Он начал говорить, переходя с русского на английский (а иностранных журналистов интересовала ситуация так же живо, всего же в тесной микст-зоне собралось около 40 человек). Иногда Мишин даже принимался отвечать по-английски на вопрос, заданный по-русски, но это все воспринимали нормально, ибо английским в том объеме, в котором его использует тренер, владели почти все.
Говорил Мишин примерно следующее (тут сразу замечу, что, если это будет необходимо, я тут же перейду от «примерно» к «буквально»): «Болезненные ощущения в спине, возникшие на тренировке, не позволят Евгению принять участие в соревнованиях. Небольшая проблема возникла уже после произвольной программы командного турнира. Сегодня утром ощущения усилились, а сейчас на раскатке всё стало очевидно. Это такая ситуация, к которой он был готов, ведь травмы много лет тревожили его. Не критикуйте его сейчас, будьте позитивными».
Затем как раз и начались вопросы, в том числе почему нельзя было заменить Евгения другим фигуристом. Здесь Мишин дважды акцентированно пожелал журналистам внимательнее читать регламент, а смысл его ответа был таким: «9 февраля вечером Плющенко серьёзных проблем не имел, а замены возможны только до 8 утра 10 февраля». И уже через секунду, в очередной раз сменив язык на английский, начал говорить о том, что в сегодняшнем состоянии Плющенко не стоит продолжать любительскую карьеру. Для красного словца Мишин использовал очень сильный образ, который журналисты даже не решились вставлять в новости, и, пожалуй, правильно сделали. Ведь цитата, становящаяся новостью, - это то, о чём человек рассказал или заявил, но не то, о чём он пошутил или по поводу чего выразился образно. В общем, Мишин сказал, что фигуристы настолько подвержены травмам, что могли бы выступать на Паралимпийских играх. Тут я впервые выскажу своё мнение: «В словах уважаемого тренера, который десятилетиями работает с такими, как Плющенко, то есть с людьми, которые переносят операции десятками, в организмы которых вживляют поддерживающие пластины и болты и у которых на тренировках больше страдания, чем работы, не было неуважения к инвалидам, была просто боль».
Мне в этот момент показалось, что слова Мишина о бессмысленности продолжения любительской карьеры похожи на важное заявление. Я попросил повторить их по-русски, тренер сделал это охотно, и, по сути, это и стало официальным заявлением о прекращении выступлений Плющенко в виде спорта, который называется фигурное катание.
Как раз в этот момент к микст-зоне от раздевалок подошёл сам Плющенко.
- Иди сюда, Женя, - окликнул его Мишин, - расскажи всё журналистам.
Но Евгений покачал головой. В отличие от Мишина, ему предписан строгий порядок прохода: сначала телевизионные компании, основные вещатели на английском, потом на русском, потом репортажные камеры и радио и лишь в заключение - самый мощный, самый дотошный и самый жадный до информации пишущий клубок.
Пока Плющенко проходил первые круги объяснений, у него, очевидно, сложился точный формат выступления перед нами. Мне же за это время досталась - через краешек уха - интересная информация, в которой «буквально» и «примерно» означают совершенно разные вещи. Корреспондент информационного агентства диктовала в редакцию следующее: «Как передаёт корреспондент нашего агентства имярек (мужская фамилия), супруга Евгения Плющенко заявила, что её муж устал от выступлений. Он уже и так слишком много сделал для этой страны». Поскольку информация получалась для меня «третьей свежести», я лишь принял её к сведению и уж тем более не стал делать стойку на слово «этой», хотя разница между «этой страной» и «нашей страной» - огромна, согласитесь. Мало ли, я ведь не уверен, что жена Плющенко сказала именно так, а не иначе имяреку, равно как не уверен в том, насколько точно передавала корреспондент слова, которые ей передал, в свою очередь, коллега…
И вот наконец Плющенко. Он попросил микрофон, чтобы его было слышно не только тем, кто держит диктофоны прямо перед его лицом. И произнёс речь, оставлявшую немного пространства для вопросов. Сказал он почти буквально следующее: «Вчера на тренировке я упал после четверного тулупа и после акселя в три с половиной оборота. Почувствовал проблему, но мне показалось, что всё ещё нормально. У меня такие трудности были до Олимпиады. Сегодня утром я проснулся, почувствовал гораздо скованней мышцу спины, особенно правую. Пошли покататься, размялись, всё опять стало лучше. Но когда вышел на тренировку, я не мог прыгать, я откатался всего семь минут. Я думал, что это всё ерунда, просто утро, сейчас я восстановлюсь, напьюсь таблеток. Думал, что произойдёт чудо. Но когда ты не чувствуешь правой ноги, организм протестует, голова просто не работает… Мне не хотелось так уходить. Но, видимо, Господь сказал: 'Женя, надо закончить, достаточно этих испытаний, потрясений'. Наверное, меня можно остановить только так. Безусловно, я рад, что мы выиграли командный турнир, что у меня теперь есть золотая медаль именно в Сочи. Своё будущее я вижу в показательных соревнованиях, сейчас я готовлю тур, который будет называться 'Евгений Плющенко представляет. Шоу чемпионов'. Оно будет проводиться из года в год, десятилетиями. Планов на будущее много, но со спортом, скорее всего, покончено».
Вопрос Плющенко задали, если не считать несущественных уточнений, только один: «Кто теперь фаворит?». Но в этом вопросе было шило. Когда Евгений начал браво отвечать: «Ханю, Чан, Фернандес», - шило высунулось шепотком: «Что сделаете, когда встретите Ковтуна?» Тут Плющенко, сначала рефлекторно ответив: «Поздороваюсь», остановился и совсем другим тоном произнёс: «Так это вы что, с подколкой спрашиваете?.. Напрасно. Так получилось… Мог выступить в Сочи и Воронов. Даже лучше было бы, чем Ковтун. У них ещё будут Олимпиады, они смогут заявить о себе».
Тут ещё одна маленькая эмоция. Повторяю, это просто рассказ, в нём нет оценок, но мне показалось, что, если бы Плющенко все эти дни строил планы, как не отдать своё олимпийское место, он вёл бы себя в том разговоре немного иначе. Впрочем, вы сами обо всём судите… А я пошёл на кёрлинг.