Чан говорил, Женя молчал
Плющенко подходит к бортику, нарочито медленно снимает футляры с коньков, передает их Мишину, у него за спиной, скрестив на груди руки, стоит чернобородый Авдыш. Калитка хлопает, и «Айсберг», и до сего мгновения живо встречавший других фигуристов, сотрясается от бешеного рева. В этом реве смешиваются два выкрика: «Женя!» и «Россия!».
«На Женю сегодня обрушился груз весом в сто тонн!», - Мишин будет в микст-зоне точен и образен. В мусор - все споры о том, кто должен был ехать на домашнюю Олимпиаду. Эти сто тонн способен вынести, не задрожав в коленях, только Плющенко!
Плющенко не сорвал и даже слегка не смазал ни одного прыжка. Заявленный им контент изначально был равен тому, что заявил трехкратный чемпион мира канадец Патрик Чан.
У Плюшенко каскад из четверного и тройного тулупа, и у Чана - аналогично. У Плющенко тройной лутц, тройной аксель, и снова все это в ногу с Чаном.
«Плющенко - великий фигурист, но четверным он в Сочи никого не удивит. Я не предполагаю, что он будет бороться со мной за золотую медаль», - заявил накануне Олимпиады Чан.
А Плющенко, согласно своей давно сложившейся традиции, молчал. Даже жене, Яне, было запрещено ему звонить. Яна прилетела поболеть за Женю с тремя сыновьями. Гном Гномыч, родившийся на прошлое Рождество тоже прибыл в Сочи.
- Я не спала сутки, - сказала мне поздно вечером в среду, по телефону Яна. - Как я волнуюсь, ты даже не представляешь.
- Но ты ведь уже прошла с ним Ванкувер, - пыталаюсь придать Яне бодрости в меру своего разумения.
- Нет, в Ванкувере все было совсем по-другому…
- Ты пойдешь на командный турнир прямо с годовалым Сашей? Женя ведь хотел, чтобы сын увидел, как он катается.
- Нет, только со старшими мальчиками. Сашенька очень плохо переносит акклиматизацию.
Мы договариваемся встретиться на трибунах, но разве в этой толпе можно кого-нибудь разыскать? Где-то в ее многоцветном водовороте должен быть и кутюрье Валентин Юдашкин, создавший Евгению костюм для короткой программы. Валентин, рассказывая мне об этом костюме «от кутюр», обещал, что «изменив все планы, поменяв билеты, он полетит в Сочи», хотя до этого, одевая всю нашу олимпийскую сборной к Лиллехаммеру и Атланте, всегда отказывался от поездок в пользу кого-то другого. «Я давно не испытывал такого волнения, - признавался Юдашкин. - Такое чувство, как будто я сам выступаю на Олимпийских играх».
На костюм никто не посмотрел
Этот костюм взахлеб обсуждал Интернет, но, стоило Евгению оказаться на льду, все отступило на дальний план. Костюм был хорош, но можно ли в такую минуту думать о костюме… Плющенко сделал несколько энергичных движений плечами, расслабляя и разминая спину, проехал арену несколько раз на большой скорости, но прыгать не стал, просто делал имитации прыжков.
«Меня окружают очень сильные люди, - мне припомнился еще один фрагмент нашего интервью с Юдашкиным. - Но Женя - это что-то особенное, он выделяется и среди очень сильных людей. Это такое редкое сочетание горячего сердца и не просто холодного - ледяного ума».
Ледяной ум Плющенко владеет, если понаблюдать за его лицом и поведением за считанные секунды до начала проката целым набором лассо для его горячего сердца. Впрочем, в такой обстановке, в таком исступленном проявлении восторга, которым его встретили в «Айсберге», галопом помчится чье угодно сердце.
Плющенко оставался безмятежным и отрешенным. Он ушел в другой мир, он установил стеклянную перегородку между бушующим стадионом и своей душой. И вот он уже в стартовой позе. «Танго Роксанны» из «Мулен Руж» в аранжировке его давнего друга, скрипача Мартона.
Каскад 4-3 - чисто! Выезд из тройного акселя получается тяжеловатым, но это чисто визуально, с судейской точки зрения придраться не к чему, тройной лутц - снова безукоризненно.
Стеклянная стена в глазах Плющенко сменяется огнем. Все самое страшное позади, и в своей обожаемой зрителями манере Плющенко начинает играть с залом, переговариваться глазами, мимикой, движением руки…
Поразительное самообладание!
Изысканно поклонившись публике, Женя садится на скамейку нашей команды. А там с флагами его окружают танцевальные пары Боброва/Соловьев и Ильиных/Кацалапов. Они сегодня не катаются, они - в группе поддержки. Женя, Мишин и Авдыш втыкают взгляд в табло.
Короткая программа оценена в 91 с лишним балла. Как будто неплохо, но счастливые улыбки слетают с их лиц. «Ну что ж», - обозначая неровную, выражающую очень многое улыбку как будто говорит Плюшенко. В действительности он ничего не говорит. Говорит его исчезнувшая улыбка…
«Наш сегодняшний день - не эссе и не повесть. А целый роман!»
Понять команду Плющенко несложно. Впереди прокаты Патрика Чана, экс-чемпиона Европы Флорана Амодио, достаточно сильного китайца Хан Яня, и, наконец, Юзуру Ханью, победителя финала Гран-при.
Кстати, что интересно: Ханью просил Евгения стать его тренером. Женя отложил этот вопрос на «после Олимпиады».
И Ханью, не Чан обыграл вчера своего, возможно, будущего тренера. Патрик Чан элементарно струсил. Вместо каскада 4:3 он прыгает 4:2, тройной аксель, как известно, являющийся застарелой проблемой Чана, идет с приземлением на две ноги.
Ханью - хорош, он не хуже, а возможно, и еще ярче, сильнее, чем на финале Гран-при в Фукуоке. Ни малейших сомнений - это главная звезда следующего олимпийского цикла, но, может быть, и уже сочинской Олимпиады.
«Соmeback Плющенко - это фантастика!», - в микст-зону мы спускаемся в одном лифте с американскими журналистами.
Любопытно, слышали они, или нет, что на Родине «похоронные процессии», преследовавшие Евгения весь год после операции на позвоночнике, продолжали свой путь и на Олимпиаде.
Тренировки, на которые не приходил Плющенко, объявлялись в прессе прогулами. «Как я устал от этой чуши, вот не надоедает же кому-то это писать, - сказал мне Мишин когда мы столкнулись вчера днем возле главного пресс-центра. - Это уже даже не глупость, а что-то запредельное. Я-то думал, мы - одна страна и одна команда».
… После проката Профессор уже в другом настроении: «На Женю давил стотонный груз, а я… просто горжусь тем, как мой ученик с ним справился. Его сегодняшний день, день его выступления на четвертой Олимпиаде - это не эссе. Не рассказ. И не повесть. Это целый роман. Это роман мы пишем с ним уже почти 20 лет…».